ЮНОСТЬ РАЗВЕДЧИКА
С Владимиром Ефимовичем Вавиловым я встречалась в мае 2008 года, тогда же и был записан с его слов этот рассказ.
Наш земляк В.Е. Вавилов до войны учился в ремесленном училище, которое раньше находилось в здании нынешнего городского музея. Это был самый первый набор. Началась война, и учебу пришлось ускорить. Владимир окончил училище на «отлично», и вместе с другими отличниками у него была возможность продолжить учебу и поступить в военный институт имени Ворошилова. Но он отказался, задумав уйти добровольцем на войну. Два раза молодой человек пытался бежать на фронт. Но оба раза его возвращали. Призвали пока только старшего брата.
В первые месяцы войны наши войска несли большие потери. Солдатам приходилось чаще отступать, чем наступать. Но в письмах домой своим родным солдаты не могли писать, куда войска отступают и где в данный момент находятся. Старший брат Владимира Ефимовича, зная о запрете, написал в письме так: «Я пью воду, что мимо дома протекает…». Так, вспоминает Владимир Ефимович, они догадались, что наши войска отступили к самой Волге. Это было накануне Сталинградской битвы…
В.Е. Вавилов пошел на завод в цех № 14, где «резиновыми сапогами месил пасту для авиации».
Когда Владимира Ефимовича призвали на фронт, он попал во второй отдельный запасной инженерный батальон. Здесь с такими же мальчишками изучал особо секретную технику. Во время подготовительных занятий аудитория находилась под охраной.
Потом было небольшое ранение, с которым молодому человеку пришлось недолго полежать в госпитале. В один из дней в госпиталь приехал «покупатель», и В.Е. Вавилов, отставив костыли, встал в строй. Приезжий капитан, начальник разведки дивизии, объявил: «Два шага вперед те, кто закончил 10 классов». Так молодой боец попал в 5-ю отдельную роту Воздушного наблюдения оповещения связью при штабе третьего Белорусского фронта. Это были засекреченные войска.
- Мы, - вспоминает Владимир Ефимович, - изучали немецкую авиацию, по шуму двигателя могли отличить один самолет от другого, за 120 км распознавали любой немецкий самолет и вели наблюдение в радиусе 800 км. В общем, из нас готовили радистов, связистов, саперов, минеров.
Я учился вести наблюдение. Допустить ошибку нельзя. Получая данные, каждую минуту на карте чертил курс самолета противника. Например, летит самолет-разведчик «Юнкерс-88». Куда он летит? Прослеживаю курс. Оказывается, на переправу или какой-нибудь другой стратегический объект. А дальше уже командование решало, как можно использовать полученные данные в своих целях.
Расскажу случай, которому был свидетелем. Шла борьба за очень важную переправу через реку. Немцы, отступая, нарочно оставили ящики со шнапсом. Что тут началось! Нашим уже наплевать и на переправу, и на отцов-командиров – стали открывать бутылки, говоря: «Напьемся, чтобы было не страшно. Может быть, в последний раз…»
Разведка
Из воспоминаний В.Е. Вавилова:
- 1943 год. Лето. Смоленская область, деревня Мироедово. Я и еще один солдат стояли на посту. Видим, идет кто-то чужой, дорогу плохо знает. Подошел ближе, смотрю – брат мой старший. Меня, правда, тогда заменили с поста, проверили у брата документы, и пошли мы с ним в блиндаж. Решили написать матери письмо. Зная про цензуру, брат написал так: «Я пойду покурю, пусть Вовка допишет…» Так мама поняла, что мы встретились и оба живы - здоровы. Уже после войны рассказывали, что получив это письмо, наша мама от радости плакала и говорила соседям, что мы живы и даже встретились на фронте. Наша встреча с братом на войне и в самом деле была чудом.
Перед Курской дугой отбирали людей, которые имеют несколько военных специальностей. Я попал в 34-ю зенитную артиллерийскую Неманскую дивизию – резерв главного командования. Оттуда нас забрасывали в тыл к фрицам - то мост подорвать, то поле заминировать. Учили нас минировать так, что ни комочка глины, ни лишней травинки после нас было не видать. Хоть сто человек ищи – не найдут. Делалось все идеально четко и точно.
К середине войны мы тоже научились воевать. Вот, например, вспоминаю, как немецкое командование дезинформировали. Вместо стволов пушек устанавливали простые бревна и маскировали их хворостом. Получался макет артиллерийского орудия. А немецкие самолеты принимали их за настоящие пушки и принимались бомбить. Еще пускали немцам пыль в глаза, причем, в прямом смысле. Рубили березы и тащили их техникой по пыльным дорогам. Немцы же думали, что идет передвижение крупных сил, и бомбили с самолетов по пыли…
Расскажу еще о том, как от смерти меня спасла моя родная мать. Было это в Восточной Пруссии в 1944 году. Начальник разведки дивизии выстроил нас перед заброской в немецкий тыл. Три группы по пять человек должны были выполнить боевую задачу. Перед самой отправкой пришел почтальон из нацменьшинств и принес мне письмо от матери. Она писала: «Дом занесло снегом, печку топить нечем, живу у сестры…» Мне взгрустнулось, и перемену в настроении заметил капитан. Он попросил показать письмо. Я ответил, что оно личное. Тогда капитан тут же приказал заменить меня дублером и не изменил своего мнения даже тогда, когда я хотел дать ему прочитать письмо. Мы с друзьями (а пятерки подбирались так, что все понимали друг друга без слов и за время подготовки очень сдружились) расстроились. Но приказ есть приказ. Ушли 15 человек - все мои боевые друзья. Они не успели даже подать сигнал, как немцы их запеленговали и накрыли всех сразу. Я все время думаю, что должен быть среди них. А вместо меня погиб дублер, которого вообще не планировали задействовать в этой операции.
Забрасывали меня в Польшу, Литву уже в составе других пятерок. Однажды в местечке Берштаны сидели мы со всей аппаратурой в овраге, дожидаясь дальнейшего приказа. Нам не хватало одного человека. Сказали, что одного человека мы можем взять из пополнения. И точно. Идет пополнение на фронт. Остановились. Смотрим, стоит один бравый солдат во фрицевских сапогах и ремне. Я говорю: «Вот этого и возьмем». Васька, так его звали, сразу же влился в наш коллектив, сдружился со всеми, как будто всю войну с нами прошел. Как потом выяснилось, он был детдомовцем, за свою жизнь успел и в тюрьме посидеть, и на вольном поселении пожить. Мы поужинали чем пришлось (голодали постоянно, перекусывали краюхой хлеба) и легли спать. И вдруг среди ночи в темноте чувствую: кто-то меня ощупывает. Открываю глаза, ничего не понимаю. Смотрю, капитан Граборенко мне показывает, мол, молчи, а потом потихоньку говорит: «Ты его выбрал, ты с ним в разведку и иди».
Забросили нас в тыл. Троих потеряли сразу же. Остались мы с Васькой вдвоем. Просим «добро», чтобы вернуться. Не разрешают. Решили пробраться поближе к нейтральной полосе. Добрались до того минного поля, откуда выходили. Стоит сарай, мы туда зашли. Васька под крышей сделал дыру, чтобы вести наблюдение. А не спавши мы третьи сутки. Не помню, как задремал. В это время к сараю подошли пять немецких дозорных. Зашли в сарай, а я тут со всей рацией. Мне тут же кляп в рот и мешок на голову. Был бы простой солдат и без рации, на месте расстреляли бы. А тут хороший «язык» с целой рацией – настоящая находка. Васька сверху хотел из автомата немцев перестрелять, да побоялся – вдруг и меня зацепит. Тогда он на немца с кинжалом как прыгнет: одного сразу же зарезал, других из автомата уложил… Выползли из сарайки, дошли до минного поля, смотрим, по опушке леса с нашей стороны еще десять немцев идут с ручным пулеметом. Мы залегли подальше друг от друга. А немцы идут точно на нас и именно минным проходом. Подошли совсем близко. Мы переглядываемся. Васька отстегнул лимонку, отстегнул вторую. Я сделал то же самое. Вдруг Васька как вскочит и закричит: «Окружай!» Мы стали забрасывать немцев гранатами. Они от неожиданности растерялись, что и сыграло нам на руку. В общем, мы вернулись в часть живыми и невредимыми. Начальник штаба зло застучал пистолетом по столу, а Васька ему и говорит: «Иди сам, попробуй…» Пришел Граборенко, мы ему все рассказали. Потом наши слова проверяли, и все, конечно, подтвердилось. Получили мы два дня отдыха. На фронте это лучшая награда
. Тут уж я и отоспался…
Встреча с братом
- А ведь я со своим братом на фронте дважды встречался. Второй раз в 1944 году. Как-то раз мы на чердаке вели наблюдение. Сидим, ужин готовим. Вдруг все встали и честь отдают, а я спиной сижу, не вижу, кто пришел. Повернулся - брат мой, который был уже капитаном. У него с собой оказалась фляжка, все выпили чуть-чуть. Я говорю своему новому командиру (старого убили накануне): «Отпусти». Командир не разрешил, подумал, что я останусь в части брата. Тогда я поклялся своим товарищам, что вернусь. А чтобы найти их новое расположение, я придумал написать номер квадрата на бумажке и положить ее под камень. Меня отпустили.
Пришли к брату в часть, написали матери письмо. Рано утром брат пошел меня провожать к своим. Пришли на место, а наших нет. Под камнем лежит бумажка с номером квадрата. Развернули карту, определили, что новое расположение на нейтральной полосе. Пришли туда - опять никого. Стоит сарай, мы зарылись в сено и по очереди спали, много разговаривали. Все-таки долго не виделись. А утром смотрю, один мой сослуживец из укрытия выглядывает и незаметно к водоему умыться идет, потом другой. Я потихоньку подкрался сзади и как закричу своему другу: «Хенде хох!» Он руки поднял, повернулся, и, увидев меня, облегченно вздохнул да еще кулак показал. Молодые ведь мы были, жизнь брала свое…
Германия
- 1945 год, Восточная Пруссия. Поразила меня автомобильная трасса Берлин – Кенигсберг. Уже в то время дорога была гладкая, как стекло: 18 метров в одну сторону, потом полоса с цветочными посадками и 18 метров в другую сторону. Дорогу берегли и наши, и немцы…
В конце войны я оказался на вилле самого Геринга. Он был заядлым охотником – в гостиной находились чучела различных животных, в холле стояли большие часы с маятником, на стене висело огромных размеров зеркало. В доме мы застали целый штат прислуги (видно, не успели разбежаться). А сама дача на 30 километров была огорожена металлической сеткой...
Великую Отечественную войну Владимир Ефимович Вавилов закончил в Кенигсберге. У него до сих пор хранится экземпляр газеты «Правда» от 9 мая 1945 года, в которой на первой полосе – подписание акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Вспоминая военные годы, ветеран до сих пор испытывает горькое чувство потери из-за гибели своих друзей и товарищей. И не может спокойно вспоминать военные годы…
Нашим современникам кажутся почти невероятными подвиги фронтовиков и тружеников тыла. Но на такой войне, где решалась судьба нашего народа, невозможное становилось нормой.
Всматриваешься в лица людей, отстоявших мир на земле, вынесших на своих плечах всю тяжесть войны, и испытываешь гордость за свою страну, за свой народ, за простого русского солдата.
Сейчас Владимир Ефимович занимается домашними хлопотами, ведь содержание дома требует много времени и сил. Здоровья и долгих лет жизни хочется пожелать ветерану в преддверии 70-летней годовщины нашей Великой Победы.
О. Чинченко