«Я ВЕРНУСЬ, МАМА!..»

   На фронт люди уходили по-разному. Одни - с щемящей в сердце тоской, другие - с тяжелым предчувствием, что видят своих родных, близких в последний раз, а некоторые – безбоязненно и весело. Именно так, с легкой душой, собирался в сентябре 1942-го года Борис Горелов, рослый и энергичный восемнадцатилетний парень. По молодости лет ему даже казалось, что с его появлением дела на фронте обязательно улучшатся – кто не мечтал о подвигах в эту пору?

Новобранцев провожало все Воздвиженье. Были и слезы, и песни, и плач, и наказы. Все, наверно, было так же, как и в давние времена, когда стар и мал  провожали русских воинов на защиту святой Руси. А вот мать Бориса, Аполлинария Парфеновна, вела себя спокойно, точно хорошо знала, что сын вернется. Ни ей, ни ее мужу, Петру Алексеевичу, еще не было известно, что их старший сын уже погиб, защищая Донбасс, и «похоронка» придет через скорое время. А пока от него недели две назад почтальон принес письмо, в котором он рассказывал о солдатской жизни. Но, приди страшное известие накануне проводов на фронт, это обстоятельство ничего бы не изменило в характере Бориса, разве что придало бы большую ненависть к врагу, которого он шел громить. А тут еще один из мужиков сказал, показывая на Бориса:

-Верьте моему слову: этот парень вернется…

Мать и младшие друзья провожали Бориса до самой Кинешмы, где новобранцев ждали вагоны-теплушки. И здесь мать не проронила ни одной слезинки, и он сам был также беззаботен и всем своим видом будто говорил: «Я вернусь, мама!..»

Но не сразу Борис оказался на фронте. Его направили в пехотное училище, где он прошел азы солдатской науки и получил удостоверение минометчика. А затем в марте 1943 года старший сержант Горелов попал на Харьковское направление и в качестве помощника командира взвода участвовал в кровопролитных боях, которые шли с переменным успехом. Конечно, мальчишеские представления о войне улетучились, но воевал Борис все-таки с какой-то ожесточенной веселостью, порою лез туда, куда можно бы и не соваться. Он будто бравировал своей смелостью на зависть солдатам, и пули пока миновали его.

Бывало, перед боем, кто-то из бойцов, вдвое старше Бориса, хандрит, дескать, сон сегодня нехороший видел, и он, на правах помкомвзвода, успокаивает его, что все будет хорошо, главное – не робей, стреляй лучше. Случалось, и жив оставался тот боец, а случалось, и погибал – на то и война. Но солдаты уважали  сержанта за готовность прийти на помощь, за смелость, за неугомонный характер. Ему все приходилось делать: и раненых бинтовать, и стрелять из разных видов оружия, и атаку вести, а в минуты затишья, он поднимал настроение бойцов то шуткой, то метким словом.

Не изменился его характер и после одного случая, когда смерть заглянула ему, казалось, в самое лицо. Как-то раз, а было это на Курской дуге, он решил уничтожить пулеметную точку врага, которая не давала поднять головы. Лучше всего, показалось ему, это можно сделать от разрушенной деревни, которая являлась удобным плацдармом для броска. И вот в шесть часов утра он скомандовал пятерке бойцов:

-За мной! – и бросился через «мертвую зону».

Вражеские пулеметчики не ожидали такой наглости и открыли огонь тогда, когда солдаты оказались за глинобитной стеной разрушенного дома. Но тут уж гитлеровцы дали прикурить смельчакам: огонь хлестал по поводу и без повода, нельзя было высунуть головы. Что делать? Долгое время просидели бойцы в этой ловушке, а потом Борис вдруг увидел солдата со снайперской винтовкой, который, то ли на «охоту» приполз, то ли «охоту» закончил. Борис к нему:

   - Слушай, браток, возьми-ка мой автомат, а мне дай на полчасика твою штуку.

Тот не возразил, и Борис пополз со снайперской винтовкой по огороду, чтобы зайти во фланг вражеским пулеметчикам. Ему повезло. В конце огорода он нашел яму, густо поросшую крапивой. Очевидно, тут когда-то была баня. Спустился в яму, просунул винтовку в крапиву и раздвинул стебли. До пулемета было метров сто пятьдесят или чуть больше. Как стрелять с оптическим прицелом, он знал теоретически, и, хотя взял снайперскую винтовку впервые, хладнокровно начал делать то, чему его учили в училище. Измерил расстояние, установил планку и стал искать в окуляре цель. Вот и голова немца. Когда она оказалась в пересечении крестика, он плавно нажал спуск. Голова пулеметчика разлетелась на части, пуля была бронебойной. Тотчас к пулемету подобрался второй немец. Борис уложил и этого. Солдаты его взвода бросились вперед, но едва успели добежать до небольшой лощинки, как откуда-то застрочил второй крупнокалиберный пулемет. Оказалось, это была скрытая точка. Борис определил, что бьют из хорошо замаскированного дзота. В магазине оставалось три патрона.  И он послал пули прямо в центр темного проема. Пулемет замолчал. Борис решил через окуляр посмотреть, что делается у первого пулемета. Взглянул – и будто в двух шагах увидел направленный на себя ствол. Сработал инстинкт, он рывком опрокинулся в яму, и в тоже мгновенье над ним пронеслась пулеметная очередь. Враг, обозленный дерзостью солдата, буквально выкосил крапиву вокруг ямы, и долго держал там Бориса, подключив к этому делу даже своих снайперов: когда Борис приподнял на дуле винтовки каску, то она оказывалась тотчас пробитой. И лишь наступление темноты выручило старшего сержанта. Впрочем, пятеро его бойцов, залегшие в лощинке, хорошо помогли затем в атаке.

Б.П. Горелов удостоен за этот бой медали «За отвагу». 

Но ранение заставило его задуматься над степенью риска. И он, особенно когда командовал взводом, а потом некоторое время ротой, рисковал уже обдуманно…

Врага гнали из Белоруссии. Продвижение задерживали топи. Впереди шла пехота. Немцы, чтобы задержать ее, выставляли опорные пункты, и вот, колонна воинов в очередной раз остановилась. Оказалось, что за бугром ползает немецкий танк и поливает окрестность пулеметным огнем. Старший сержант Горелов взял у одного замешкавшегося солдата противотанковое ружье, выбрал удобную позицию и стал ждать. Сначала он решил перебить танку гусеницу. Это удалось с первого выстрела. Вторым выстрелом он заклинил башню. Танк встал на бок и замолк. Немцы бежали. Командование представило его к награде – медали «За боевые заслуги».

Затем Бориса снова ранило. Когда же вернулся, оказалось так, что  в ту часть, куда пришел после ранения Горелов, прибыл представитель дивизиона ракетных установок «катюш». Солдат построили в шеренгу и дали представителю право на выбор нужного количества людей в дивизион. Старшего сержанта Горелова он не обошел. Так он, минометчик, вернулся к своему делу, которому обучался в училище. Бориса назначили командиром «катюши».

Однажды Борис нашел у убитого немецкого офицера фотоаппарат с запасами пленок и другими предметами фотодела. Дома он увлекался фотографией, стал заниматься этим  на фронте в свободное время; ночью солдаты отдыхали, а он проявлял пленки и делал снимки. Желающих сфотографироваться было много, и он никому не отказывал.

На немецкой земле, куда вступила Советская армия, Борис взял в плен немецкого офицера с важными штабными документами. У него в то время был трофейный мотоцикл, и один из товарищей попросил научить его управлению. Горелов согласился. Поехали. Видят - едет немецкая машина. Но сначала они подумали, что это наши – тогда многие советские офицеры ездили на захваченных у немцев машинах. И тут они решили, да и другие тоже, что это свои, раз так смело едут по расположению наших частей. Но вот Борис заметил, что машина попыталась сбить часового на перекрестке и помчалась к передовой. Сержант понял, что это враг. Он усадил товарища за пулемет, а сам сел за руль и погнался за машиной. Из нее стали стрелять. Открыл пулеметный огонь и товарищ Бориса. Одна из пуль попала в переднее колесо, и машина опрокинулась. Немецкого офицера и его портфель отправили в штаб дивизии, и вскоре Бориса представили к награде.

…Берлин. Штурмом взят рейхстаг. Борис делал снимки его снаружи и внутри. Читал надписи. Одна из них показалась ему незаконченной. Кто-то из воинов ножом выскреб на стене рейхстага «Четыре года мы шли сюда». Борис взял валявшийся осколок снаряда и добавил: «И вот она – берлога». Такой своеобразный автограф на стене фашистского логова оставил наш земляк – Горелов Борис Петрович.

Осенью Борис, имея три ранения, демобилизовался. Вот и Кинешма. Осталось перебраться через Волгу – и он дома. А как? Были первые дни ноября, лед не окреп, и еще не находилось смельчаков идти по тонкому трескучему покрову. Борис стал первым. Вооружившись двумя небольшими шестами, он, сгорая от нетерпения, двинулся в опасный путь. И перешел-таки, удивив всех воздвиженских жителей, узнавших о прибытии фронтовика, грудь которого украшали орден Отечественной войны и боевые награды. Бориса поначалу не узнавали даже соседи, а потом слух о его возвращении быстро разнесся по всей деревне. Прибежала мать, прямо с фермы, были слезы радости и праздник. Воинов-победителей у нас, на русской земле, всегда встречают с почестями…

Недолго отдыхал солдат. Вернулся на прежнюю работу - химзавод имени Фрунзе, на котором трудился до фронта. Около десяти лет мерил он расстояние от Воздвижения до предприятия, то пешком, то на велосипеде, а потом перебрался в город. И, конечно, сразу после возвращения он повстречался со своей любовью: в местной школе работала учительницей чернобровая Римма Ивановна. Приглянулись они друг другу и вскоре сыграли свадьбу. Борис Петрович работал мастером в цехе №34, затем, после окончания курсов – механиком, начальником смены. Даже когда вышел на пенсию по инвалидности еще восемь лет отдал родному заводу

Примечания

Гришин В. «Я вернусь, мама!..» Авангард. 1984. №154.

Пронская Е. «…И расписался на рейхстаге». Авангард. 1987. №56.

Воронин М. Завидная судьба. Авангард. 1981. №52.