ЮНОСТЬ, ОБВЕНЧАННАЯ С ВОЙНОЙ                                                                                                       

 

 

«Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне…»

 

Эти забытые строки поэтессы Юлии Друниной вдруг всплыли в памяти, когда я слушала взволнованный и проникнутый горькой печалью рассказ о военных годах ветерана Великой Отечественной войны Татьяны Егоровны Кисиль.

Наша с ней встреча состоялась 3 марта 2000 года, но и сегодня, спустя годы, я помню эту простую и скромную женщину.

…По-разному встречают бывшие солдаты войны тех, кто хочет о них написать, особенно, когда живется им несладко, да и болезни не оставляют. Даже тем, кому в войну было 18, сейчас уже далеко за 70. И поэтому я очень благодарна Татьяне Егоровне, когда она, выслушав меня, пригласила в комнату, извинившись, что приболела гриппом. Она присела напротив и, то и дело смахивая слезы, вспоминала о своей девичьей юности, которая не знала ни танцев, ни беззаботных вечеров с гармошкой, но которая совпала со страшной войной и стала отправной точкой во взрослую жизнь.

Татьяна Егоровна Кисиль, до замужества Гаганова, свое детство провела в деревне Борисцево Воздвиженского сельского Совета, что раскинулась на самом берегу Волги. Семья была большая – мать с отцом и пятеро детей. Жили так бедно, что горько вспоминать, но, несмотря ни на что, все дети учились, сначала в начальной Борисцевской школе, затем в семилетней Воздвиженской. После уроков бегали в колхоз и выполняли любую работу, куда пошлют. Была Таня девчушкой худенькой, но смышленой и шустрой. После окончания семилетки стала работать в колхозных детских яслях, ее даже посылали учиться на медсестру в Наволоки. И так бы, наверное, продолжалась обычная жизнь обычной девчонки – не то чтобы очень счастливая, но привычная и спокойная.

Но эта жизнь была прервана в теплое июньское утро, когда все женщины работали в поле. Крики: «Война началась. Война!» сразу и не восприняли, а потом, как холодом объяло - беда пришла! Всем велели собраться у конного двора. В порыве паники и растерянности первый приказ председателя колхоза был такой – срочно рыть окопы. Враг представлялся страшным, грозным и совсем близким. «Надо брать платки и завязывать лицо – пустят газ», - доносилось до окаменевших женщин.

Сообщения по радио слушали все, страх не отпускал никого. А вскоре стали приходить повестки, которые не обошли почти ни одну семью. Почему-то в начале войны гибли самые хорошие деревенские парни. Жизнь в деревне вроде бы шла своим чередом, но наполнена была плачем и еще большей бедностью. Из хозяйства постепенно забрали всех лошадей.

Из семьи Гагановых сразу в начале войны забрали отца и единственного сына. Брат Татьяны Михаил успел прислать с фронта лишь одно письмо, а потом как в воду канул – пропал без вести, и больше о нем ничего не слышали.

Татьяне повестка пришла в 1942 году, когда ей было 19 лет. Для деревенской девчонки, которая дальше Кинешмы и Наволок нигде не была, это показалось настоящим горем. На дворе ноябрь, а надеть, чтобы идти в Наволокский военкомат, нечего – ни одежды, ни обуви. Страшно было, неуютно, но куда денешься? Мама собрала ей сухарей, завернула хлебца. Сшила из шерстяной вязаной юбки штаны – и вот с такими пожитками Таня в сопровождении подруг пошла через Волгу в Наволоки, на пункт сбора. И смех, и грех, но опоздали девчата, все уже ушли в Кинешму. Где-то вдали гремела музыка, пришлось колонну догонять пешком.

Новобранцев, среди которых были и девушки, повели на вокзал, где после короткой речи их рассадили по вагонам военного состава. Кроме того, что вытирала беспрестанно текущие слезы, ничего моя героиня не помнит.

Хотелось обратно в свою деревню, к родным и знакомым, но… комиссия за комиссией, Иваново, затем Москва. Годна к службе в армии. Увидев Москву, Татьяна, забыв о своем одиночестве и страхе, любовалась столицей. Огней-то, огней! Думала, если потеряется, ни за что не выберется.

…Зима 1942-го. Врага гнали от Москвы. Настроение на фронте было боевым и решительным. Главная задача – идти вперед, а Москву защищать от «юнкерсов», «мессеров», каждую минуту появлявшихся в подмосковном небе. Девушек-новобранцев, прошедших карантин и ускоренную учебу, распределили по точкам. Она попала на второй Украинский фронт, в четырнадцатый прожекторный полк. Слава Богу, но встретилась Татьяне землячка из Наволок, и на душе стало поспокойней. Они попросились служить вместе.

Так началась ее фронтовая жизнь, растянувшаяся до августа 1945 года. Часть стояла в Химках на Волоколамском шоссе. Обучение проходили непосредственно на месте службы. Деревенская девушка все схватывала - способная была. Летит «мессер» или «фоккевульф», а солдаты на точках должны были мгновенно все узнать, сообщить, лучом прожектора осветить врага. Несли вахту, жили в землянках. Один прожектор обслуживали несколько бойцов и командир. Среди них две девушки – первый номер и связистка, а также шофер, прожекторист и начальник станции. А все вместе выполняли они важную миссию – охраняли небо и покой москвичей.

 Для молодых девушек-бойцов эта маленькая станция, затерянная в лесах Подмосковья, стала их вторым домом, работой и отдыхом в минуты передышки. Вокруг лежала израненная боями земля, чернели сгоревшие танки, валялись каски, обмундирование и даже тела погибших. Все это вызывало животный страх, особенно по вечерам и ночью. Ведь через эти бывшие места сражений частенько приходилось бегать в штаб части. По ночам выли голодные волки.

Военная форма нравилась девчатам: гимнастерка, юбка, шинель, кирзовые сапоги, сидевшие на молодых ладно. А вот быт был чисто фронтовой, без всяких удобств. В тесной землянке – нары, вместо простыни – шинель, для приготовления пищи – железная печурка. В соседней землянке – баня. Воду для еды, мытья и стирки брали в колодце поблизости на хуторе, где до войны жил лесник. Сомневались, конечно, чистая ли вода, ведь кругом могилы, может, в колодец и трупы бросали, но водой все же пользовались. А таскали ее в немецких канистрах. Питались неплохо, Татьяне, жившей в бедности, пища нравилась. Продукты брали в полку, который стоял от их точки километрах в шести, и туда надо было идти через плотину на реке Истра. Однажды поехали в полк через водохранилище, а накануне немцы взорвали плотину, вода ушла и обнажила множество трупов. Такое забыть нельзя. Жаркие бои шли в окрестностях нашей столицы.

За время войны их состав переводили в несколько точек. Службу несли добросовестно, исправно, дисциплина была строжайшая. Поэтому немецкие бомбардировщики, летевшие на Москву, чаще всего или горели, сбитые нашими зенитками, или возвращались восвояси ни с чем.

Во время войны, когда уже бои гремели далеко от столицы, их возили в Москву показать город, девчонки даже навили кудрей.

В августе 1945 года Татьяну Гаганову демобилизовали. К этому времени она была комсомолкой и в звании ефрейтора, которое ей присвоили в 1944 году.

Всем фронтовикам-прожектористам предлагали остаться в Москве, обещали обеспечить работой и жильем, но тогда Татьяна даже слушать об этом не хотела, скорей домой – обратно в деревню. Хоть мать и писала, что жизнь в деревне очень тяжелая, все равно тянуло на родину. Письма на фронт и с фронта приходили. Татьяна Егоровна смеется, что даже в войну почта работала лучше, чем сейчас.

И вот фронтовая жизнь, где все решают за тебя, позади. Нужно начинать все заново, почти с нуля. Вернулась домой в кирзовых сапогах, в шинели, с карточкой в руках. Оформила в Наволоках паспорт и пошла на химзавод рабочей. Намеренно устроилась в «травный» цех, чтобы прокормиться и одеться. А голод тогда был страшный. Но по состоянию здоровья пришлось перейти в охрану, оттуда и проводили на пенсию. Жила в деревне и ходила пешком до работы. Путь неблизкий, на дорогу уходили часы.

О личной жизни рассказ Татьяны Егоровны был скуп. Своего будущего мужа Ивана Семеновича Кисиля встретила тут же, в проходной завода. Он приехал с Украины молодым специалистом. Тоже фронтовик. Вследствие контузии у него начались головные боли, ему дали группу, с завода порекомендовали уйти. У них была небольшая комнатка, рос сын. Заболев, муж решил уехать на родину, в Черниговскую область, где спустя несколько лет и умер.

В 2000 году Татьяне Егоровне было 77 лет, она уже бабушка и прабабушка. Вот как она рассказывала сама: «Сын, сноха и внучка из Кинешмы навещают меня часто. Живу в двухкомнатной благоустроенной квартире, получаю хорошую пенсию. Только вот здоровье уже не то. Кто-то завидует, что вот, мол, в боях не участвовала, а пенсия большая, на что я справедливо и без обид замечаю: «Да ведь просто вы понять не можете, что не было у меня ни юности, ни веселья. Все война отняла. Только и помню эти страшные годы. Вспоминаю, жалею своих сверстников, молюсь и плачу».

Т.Е. Кисиль имеет юбилейные награды, орден Жукова, орден Победы над Германией, орден Великой Отечественной войны.

В последние годы на жизнь Татьяна Егоровна не жаловалась. К ней приходили соседки-приятельницы, с которыми обсуждали политику, судачили о житье-бытье, делились своими болячками и полезными новостями.

Татьяна Егоровна показалась мне оптимисткой. Хоть жаль ей было, что вот воевали они, думали, все потом будут счастливы и богаты. А что увидели? До чего дожили: страна разворована, убить человека ничего не стоит, работать многие не хотят. Разве об этом мечтали они на фронте?

 Татьяна Егоровна Кисиль несколько раз возвращалась к мысли о том, что на войне было страшно, и ей нисколько не стыдно в этом признаться. Просто это правда войны. Это страх, но не тот, который толкает на трусливые поступки и предательства, это страх не столько за себя, сколько за судьбу родины, за Москву, страх, который помогал выстоять в пекле Великой Отечественной. И пусть об этом страхе войны знают наши правители, это заставит их любой ценой сохранить мир, чтобы не воевали безвинные мальчишки, не появлялись беженцы, не рушились города…

Татьяна Егоровна Кисиль умерла в 2011 году в возрасте 88 лет. Похоронена в Заволжске.

 

Н.В. Петриченко